Вряд ли будет ошибкой сказать, что многие наши беды происходят из-за игнорирования опыта предыдущих поколений – национального или семейного. Слишком многое завязывается с нуля; слишком многочисленные грабли постоянно попадаются под ноги, и если поверить в ту метафору, что Россия – сад, то это сад однолетних растений.
Как ни странно, на политическом уровне это информационное расточительство еще можно было бы если не оправдать, то объяснить политическими же мотивами. Новый лидер не заинтересован в пиаре своих еще вполне бодрых и не сошедших со сцены предшественников. Поэтому он концентрирует внимание на их недостатках и ошибках, а лучшее склонен подорвать и предать забвению. Но нам интересен уровень семьи. Почему, проще говоря, сын отвергает опыт отца?
Даже в самой бесконфликтной, идиллической песенной расстановке поколения оказываются фатально разведены. «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Вроде бы складно и ладно, всем сестрам по серьгам, но ритуальный почет не имеет никакого отношения к дороге. Старикам вроде бы вручают ордена, медали, грамоты и ценные подарки в светлом и просторном ДК: они отпахали свое, могут и отдохнуть. А молодые шагают по дороге. Их учителя – трудности как таковые.
Может показаться, что это советский (+ постсоветский) эффект – эпохи стали ощутимо короче человеческой жизни, а чему можно учиться у человека из другой эпохи? Но базовые «Отцы и дети», которые, я думаю, уже всплыли в голове читателя, конечно, о том же.
Заметим, что натуралист Базаров стареющему авантюристу Павлу Кирсанову далеко не сын. Они друг другу «перпендикулярны»; для отрицания надо по меньшей мере говорить на одном языке. В системе координат Павла Петровича имели смысл (и могли быть противопоставлены), например, честь и свобода. В базаровских осях с точки зрения пользы это лишь сотрясение воздуха. Даже одно слово тут может значить разные вещи – например, свобода естествоиспытателя не тождественна либеральной свободе. Любопытно также, что молодой Аркадий вполне усваивает опыт своего отца на пластически-бессознательном уровне, вырастает «в него», как медвежонок в медведя, но и это удручает автора и читателя. Такое усвоение парадоксальным образом равно отрицанию, потому что вновь не получилось витка спирали, а лишь соскакивание к началу, пресловутое обнуление.
Возможно, передача опыта начинается с его присвоения самим носителем, легализации, что ли. То есть пожилой человек произносит какую-то довольно банальную и понятную формулу наподобие: «Можно было бы, конечно, пройти дистанцию и чище, избежав некоторых ошибок, но в целом, оглядываясь назад, я доволен своей жизнью. Я видел это и то, я узнал то и это, я горевал и был счастлив, мне есть чем гордиться и на что надеяться после ухода. И вот что я вам скажу…» Не знаю, как вы, но я вижу тут фигуру пожилого швейцарца, или кавказца, или японца – но не вижу русского человека. Лучшие и гениально выразившие себя – Пушкин, Толстой, Лермонтов, Достоевский, Чехов – оглядывались назад «с отвращением» и видели лишь руины. Ощущение длящейся неудачи, постоянное беспокойство привело их к подлинному величию. Люди, ощущавшие себя неудачниками, величаво смотрят на нас с постаментов. Поэтому в России не просто не стыдно быть неудачником, это как бы почти не обсуждается. Но с чего бы неудачнику вставать в позицию транслятора опыта? «И вот что я вам скажу…» звучит тут пародийно.
Это, конечно, не относится к опыту профессиональному; здесь всё на месте. Знатный стеклодув (ветеринар, литератор, сантехник) сообщает тонкости ремесла молодому коллеге – смысл явления, его позитивный характер, зримые результаты не гарантированы автоматически (все можно делать плохо), но вполне возможны. В том числе в Москве и в России, свидетельствую лично: сам учился и учил; роль передаточного звена исполнил в меру трудолюбия и способностей. Никаких национально-ментальных помех не обнаружил.
Но что лично я усвоил из опыта родителей и что могу передать детям? Ну, допустим, отца я знал мало и плохо. Тут речь идет о памяти человека; искать в этой памяти еще и личную пользу было бы почти кощунственно. Семья моей матери пострадала при Сталине; основной жизненный опыт моей матери заключался, мягко говоря, в осторожности, а прямо говоря – в тотальном незаживающем страхе. Мне он не пригодился ни разу. Мои дети с разной степенью интереса могут послушать истории времен моей молодости под сенью брежневских бровей. Времена, когда зарплата не зависела от реальной выработки; навыки, как достать гречку… Понятно, что буквально это использовать нельзя. Это что-то вроде мусора в эфире.
А если переходить к «снятому» опыту, вынесенной из него морали, она удручающе неизменна. Не лги другим, не обманывай себя, не бери чужого… Можно лишь подписаться под этим, как под открытым коллективным письмом, на странице с 12-значным номером. Мы добавляем к мировой культуре лишь аромат времени, милые, но несущественные подробности – их так же просто вычесть из итога.
А может быть, я преувеличиваю значение местного колорита и явление глобально и тотально? И образ незабвенного Вито Корлеоне (Марлон Брандо), вводящего в детали семейного бизнеса Майка (Аль Пачино), не столь уголовен, сколь архаичен? Хотелось бы верить, что это не совсем так.
Свежие комментарии