Говорят, не стоит копить ничтожные обиды, но даже самые кровные, думаю, копить не стоит тоже. Если не давать им исчезнуть, если время от времени не очищать от них душу, то отяжелеет она.
А простить – тоже порой ох как непросто. Даже если стоит у порога и просит прощения человек вовсе не чужой, а ставший таковым как раз по причине старой обиды, которая много лет, будто осколок минувшей войны, блуждала в тебе и вот вылезла наружу.
И как с этим жить? Остается одно – простить, удалить осколок из страдающей души.
Женя обнаружила его не сразу. Она уже совсем уходила, готовясь запереть за собой калитку, когда взгляд остановился на куче тряпья, сваленной у стены сарая. Она даже испугалась, потому что из кучи вился дымок. «Ребятишки, стервецы, какой-то хлам подожгли, вот они у меня получат…», - мелькнуло в голове, и она заспешила к куче, чтобы потушить тлеющие тряпки. Она уже и руку было протянула, чтобы открыть источник огня, как вдруг с криком отскочила в сторону – на нее в упор глядели два глаза, а в грязном сморщенном кулаке непонятного существа дымилась сигарета.
- Фу! Зараза! Откуда ты здесь?
Куча тряпья, не желая разговаривать, все-таки попыталась принять вертикальное положение.
- Да ты еще и пьяный?
- Не пьяный я, - дрожа всем телом, произнесло то, что оказалось мужчиной неопределенного возраста, - ослаб, слишком долго добирался до тебя, доченька…
- Доченька? – охнула Женя, лихорадочно прокручивая в памяти годы, которые она прожила без этого «доченька», без голоса, без человека, который когда-то был ее отцом.
Она опустилась на кучу бревен, сваленных тут же у сарая. Зубы выбивали дрожь.
- Может, чаем меня напоишь?
Озяб я, вон речку вашу вброд переходить пришлось, - шипел мужчина, дыша на застывшие руки. Родная моя, доченька…
- Не смей, слышишь? Не смей! Была дочечка да сгорела, будто свечка, все, дым один остался. И не мотайся тут, не позорь меня, люди думают, что я сирота и пусть думают, я привыкла…
Женя заметила, как еще сильнее задрожали его руки, и сигарета упала на землю, продолжая дымиться. Огонек побежал по жухлой траве. Инстинктивно Женя догнала его и старательно затушила подошвой сапога, нисколько не заботясь о том, что может испортить обувку. На миг ей показалось, что она оглохла – такая стояла вокруг тишина. Слезы заливали лицо, и она даже не вытирала их. Вся душа саднила, будто одна большая рана.
Сквозь слезы она только и увидела, что ее нежданный гость вдруг сгорбился, будто от оплеухи, медленно отделился от стены сарая и побрел вдоль по деревенской улице.
О романтике их встречи рассказывала Жене покойная мама. Он был курсантом военного училища, а она студенткой-медиком. В ту зиму в городе их юности был страшный гололед, и однажды она, вытанцовывая на нем, как на паркете, подвернула высоченный каблучок – шпильку, а заодно и ногу. Вскрикнула так, что шедший впереди парень оглянулся и устремился ей на помощь. Это и был их первый бал, который перерос сначала в любовь, а потом и в супружество.
После окончания училища его распределили в Магадан, и она, как настоящая декабристка, естественно последовала за ним, навсегда, как ей казалось, простившись с домом, с мамой, с подругами детства.
Но прожили они там не более пятнадцати лет, нажили троих детей и после смерти мамы вернулись домой в ее хибарку. Жили трудно, не голодали, конечно, но Женя, последняя в семье, выросла в обносках, достававшихся ей от старших.
Отец уволился из армии, нашел какую-то более денежную работу, да и мама, сутками не бывая дома, вечно где-то подрабатывала. Ребятня воспитывала себя сама, роль няньки выполняла старшая сестра, которую долгое время Женя так и звала мамой.
Через несколько лет они начали строить новый дом… С этим-то домом мама и надорвала свое здоровье. Стала худеть, дурнеть, постепенно из красавицы превратилась в тень. А вскоре и совсем слегла.
Когда ее не стало, Женя поняла, что осталась совсем одна на всем белом свете. Сестра с братом к тому времени уже жили своими семьями, а отец, и сороковин по матери не справив, кинулся устраивать свою личную жизнь.
Порой Жене хотелось броситься к нему на грудь и вдоволь наплакаться, но отец, будто не замечая ее присутствия, ходил по дому довольный, насвистывал веселые мелодии, доставал из шкафа и долго примерял рубашки, которые раньше мать берегла для особых случаев. Теперь, казалось, вся его жизнь стала одним сплошным «особым случаем».
- Папа, что ты делаешь? Ты же старый, люди над тобой смеются…
- Я? Старый? Мне еще и шестидесяти нет… Мне что, умереть вместе с ней надо было? Ты этого хочешь?
- Ты же любил маму…
- Любил? Нет, мать твою я не любил никогда, жил ради вас… Да и она любить не умела! На уме у нее была только работа, работа, работа… Устал я с ней. Устал. А ты знаешь, что такое настоящая любовь? Не знаешь? Это огонь!
Вскоре этот «огонь» появился в их доме. Темноволосая молодайка постаралась стереть в доме следы, оставленные мамой, и вмиг, никого не спрашивая, все устроила по-своему. Не обращая внимания на здоровье отца, она, в отличие от матери, каждый день наливала ему стопочку за стопочкой, не гнушалась выпить и сама, а после этого у них без стыда, без совести начиналась та самая любовь, от которой Женя бежала из дома. Она чуть не до рассвета бродила по улицам, останавливаясь и подолгу стоя на том перекрестке, на котором поскользнулась мама в тот злосчастный гололед.
Именно на этом перекрестке Женя приняла главное в своей жизни решение - уехать. Старший брат давно звал ее в Находку, где жил с семьей. Жалко было оставлять могилку мамы, но она уверовала, что та одобряет ее решение, когда увидела однажды на фотографии мамы застывшую капельку влаги, ей подумалось, что там, в новой жизни, мама оплакивает ее, Женино, одиночество. И она уехала. Отец был очень этому рад, даже лично проследил, чтобы она выписалась из дома.
Она почти повторила судьбу матери, встретила своего суженого на повороте улицы. Просто обратила внимание, как мужчина ведет за руки мальчика и девочку. Девочка идет спокойно, а мальчик то и дело выдергивает ладошку и бежит прочь. Мужчина, оставив девочку, бежит за ним, заполошно кричит, ловит, потом возвращается к дочке. Заметив, что он совсем измучился, Женя подошла и взяла ладошку девочки в свою. Какое-то время они шли молча, а потом мужчина сказал:
- Спасибо вам… Плохо с Пашкой справляюсь, не слушается сорванец, все к матери бежит…
- А мать у него где? Дома?
- Если бы… Второй уже год один… В аварию она попала, сама и за рулем была, винить некого. А как мне теперь жить? Я ее голос и шаги до сих пор слышу…
- А давайте я вам помогать буду, - неожиданно предложила Женя, мне после работы все равно делать нечего, никто особо меня в этом городе не ждет…
Она заметила легкое смущение, будто тень пробежавшее по лицу ее нового знакомого.
- Да не волнуйтесь вы так, - успокоила его Женя, - ничего мне от вас не надо, просто у меня тоже мама умерла, а отец…
Женя и не заметила, как рассказала неожиданному спутнику всю историю своей семьи.
- Мы тут с братом, он у меня хороший, но у него своя семья. Я тоже устроюсь… И пусть они забудут нас…
У Жени сложилась хорошая семья, они прожили вместе четверть века, вырастили детей от первого брака и свою девочку. Дождались внуков. В родных местах Женя не бывала ни разу. Только иногда высылала своей школьной подруге посылки со сладостями, чтобы она не забывала смотреть за могилкой матери. Подруга же и сообщила ей о том, что отец переписал дом на свою огненную подругу и что когда он стал совсем стар и немощен, подруга выгнала его и привела в их дом ровесника. Теперь он там на правах хозяина, а отец сгинул, никто не знает, где он.
Женя поплакала сначала, а потом вздохнула облегченно: «Что искал, то и нашел… Значит, Господь его так наказал… За маму… И за меня…».
И вот теперь эта встреча. Она не хотела ничего говорить близким, но, понимая, что этот осколок до конца дней будет ранить ее, взяла такси и помчалась к мужу прямо на работу. Он на удивление спокойно отнесся к ее известию:
- Да не переживай ты так, найдем мы его, все бомжатники обойдем, а найдем…
- Зачем?
- Как зачем, Женя? Он же твой отец…
- И что мы с ним делать будем?
- Как, что? Жить будем… Ты только назад не оглядывайся, забудь все и смотри вперед… У внуков прадед будет, разве не здорово? Летом на дачу его отвезем, да ты что, Женька, это же не потеря, это же обретение, радоваться надо!
Свежие комментарии